Рассылка «Информбюро Товарища У» предшествовала некогда «Запрещенным Новостям», имея более узкий круг читателей. Архив ее доступен по адресу http://subscribe.ru/archive/culture.people.war2001, где, кстати, можно на нее и подписаться, благо в ближайшее время, возможно, будет возобновлена ее работа. Лазая по этому самому архиву, я наткнулся на опус собственного сочинения, писанный давным-давно и уже позабытый мной. Однако было в нем нечто, ужаснувшее меня годы спустя... В какой-то степени, хотя весьма относительно, этот опус касается столь свирепо обсуждаемой в «Запрещенных Новостях» темы отношений мужчины и женщины, хотя вопрос поставлен в несколько иной плоскости. В общем, предлагаю его Вашему вниманию.

Не та баба страшна, которая держит за х…, а которая — за душу. Лев Толстой

Редкий художник, редкий поэт обходится без музы. Муза есть женщина, всепоглощающая страсть к которой вдохновляет поэта на творчество и созидание. Парадоксально: мы сказали “всепоглощающая страсть”, а это значит, что ни на что другое, кроме как на эту страсть, он не может быть способен. А ведь плодами этой всепоглощающей страсти становятся глобальные, всеохватывающие произведения, выходящие далеко за пределы воплощения в искусстве отношений двух конкретных людей, даже далеко за пределы воплощения отношений мужчины и женщины вообще. Да простит читатель повторы и корявство языка, но нам очень важно подчеркнуть вот эту мысль: идя от частного, сугубо личного, творческий человек приходит к общему, и, что очень важно, надличностному. Это замечательнейшая его способность.

В миру распространено неглубокое и превратное представление о взаимоотношениях музы и поэта. Работает привычный стереотип “мама-сын”: взъерошенный и вдохновенный поэт, горбящийся за письменным столом над очередным шедевром, в благородном вдохновении кусая ногти, и приятная заботливая женщина с большой грудью за его спиной, с чашечкою кофе для милого наготове [Сразу оговоримся, что мы ведем речь о поэте, как архетипе, о музе, как архетипе, и письменный стол с кипою шедевров является только частным случаем нашего обобщения]. Так вот, в 9/10 случаев этот стереотип до смешного неверен. Абсолютное чувство, как и абсолютное знание, как всякая абсолютная, предельная вещь, как правило, оборачиваются в несовершенном мире трагедией, катастрофой, крахом.

Какова же сущность и в чем трагедия отношений музы и поэта? В тех 9/10 случаев, о которых мы говорили, провидение направляет страсть поэта на женщину пусть страстную, но холодную, безличную и аморальную, с пустою и бездонной душой.

Зачем так нужно? Затем, что будучи мужчиной, творцом, воином (а настоящий поэт всегда воин), поэт отчаянно стремится заполнить эту пустоту тем, что у него есть — ведь у него есть так много! Есть неприятный термин “влагалище”; он проясняет ситуацию: ну да, влагалище, вы вкладываете, но навсегда вы туда не вложите. И летят, летят безумные поэты, как мотыльки на свечу, опыляя пустоту, сбрасывая в бездонный и безразличный колодец драгоценнейшие дары свои. Конечно, занятие это безнадежно; и потому оно прекрасно. Все впустую!

Отношения творца и музы проходят три этапа. Муза существо постоянное, стационарное, пассивное — все три этапа характеризуются действиями поэта, олицетворяющего активное, творческое, созидательное начало.

Первый этап — путь творца к музе. “Было всякое — / И под окном стояние, / Письма, тряски нервное желе” (Маяковский). Творчески этот этап очень продуктивен. Поэт идет к музе как на войну — верна, хотя и избита, та истина, что любовь есть война. Путь его нельзя уподобить восхождению — он спускается все глубже и глубже. Сколько произведений создается под гнетом разрастающейся, подобно раковой опухоли, страсти! Батюшка Фройд, помнится, писал о сублимации; он вообще был ужасный пошляк, батюшка Фройд, но в этом что-то есть.

Этап второй — выражаясь помпезно (а мы любим помпезно выражаться в позорное время рекламных слоганов и фильма “Брат-2”), второй этап, помпезно выражаясь — слияние поэта и музы. Слияние физическое, духовное, и т. д., и т. п., etc., etc. Краткий миг обоюдного счастья; краткий и обманчивый. Свет тонет в темноте; дух поглощает пустота. Благородство бессильно перед лицом вероломства. Налицо кульминация той трагедии, катастрофы, того краха, о котором мы писали выше. Причем это трагедия не только поэта, но и самой музы, в такой же, а иногда и в большей степени, ибо в ней просыпается индуцированное мужским духом созидания стремление стать тем, кем она изначально, по определению, не может стать. Творческая активность поэта на этом этапе как никогда неровна и неуправляема. Впрочем, она в принципе не может быть управляемой, творческая активность: бежал через мосток, ухватил кленовый листок… Иногда на втором этапе все и заканчивается, то есть не заканчивается сам второй этап. Напряженная и мучительная борьба может длиться бесконечно. “Глаз молчит, золотистый и карий, / Горла тонкие ищут персты: / Подойди. Подползи. Я ударю — / И, как кошка, ощеришься ты” (Блок). Снова-таки, борьба эта прекрасна именно в силу своей безнадежности. В ней есть человеческое; это — одна из высших похвал любому действию. Бывают случаи, когда муза пожирает поэта. Тогда он умирает, как поэт, иногда продолжая жить, просто как особь мужского пола. Очень редко поэт подчиняет себе музу, как более сильная личность, но, невольно каламбуря, насилие здесь бессильно, речь идет только о временной передышке. Чаще всего от второго этапа переходят к третьему.

Третий этап — долгий и тяжелый путь поэта прочь. “Пой же, пой. В роковом размахе / Этих рук роковая беда. / Только знаешь, пошли их на хуй — / Не умру я, мой друг, никогда” (Есенин). Не всякий, пусть самый великий поэт, способен уйти с достоинством. Быстро погрязающему в своих непомерно разросшихся чувствах, в соплях, индульгирующему, ему не всегда хватает волевой твердости абсолютного воина. Этим объясняется уязвимость поэта как мужского типа. Вместо того, чтобы черпать новые силы, новую энергию, в своей трагедии, он, бывает, раскисает самым непристойным образом. Но даже раскисший, создает самые глубокие свои произведения. Самое недостойное, что может он сделать на этом этапе — начать обвинять во всем (а в чем — во всем?) музу свою, которая такой же инструмент провидения, как и он, и которую он должен благодарить за ценнейший прецедент ее существования в его поэтической судьбе. “Море уходит вспять. / Море уходит спать. / Как говорят, инцидент исперчен. / Любовная лодка разбилась о быт. / С тобой мы в расчете, и не к чему перечень / Взаимных болей, бед и обид”. Это снова Маяковский. Лиля Брик, если рассуждать в обыденных терминах, была просто шалавой, однако он ничем не упрекнул ее. И в этом тоже был велик.

Подведем итог. Вводя хронологию, что ли, в такой деликатнейшей сфере, как та, которую мы осмелились затронуть, мы действовали грубо и топорно. Впрочем, мы давно предупреждали о том, что будем ходить с топором по грибы. В какой-то степени здесь сказано то, о чем мы хотели сказать. Вот и ладненько.

Товарищи поэты! Помните: первым делом, первым делом самолеты.

Лично Товарищ У

---

Письма читателей

Здравствуйте, comrade.

Я тут подумал подумал и вот чего выдумал:

Проблема сравнения мужчин и женщин, что мужчины считают что они лучше, а женщины, что они. Но ведь проблема не в этом, а в том, что женщины и мужчины абслолютно по разному мыслят. Поясняю. От природы почти у каждой женщины развиты оба полушария мозга. И логическое, и интуитивное (чувственное, кому как нравится.) У мужчин же развито одно полушарие. Но в силу этой гипертрофированности или в сторону логики (ученые и т.п.) или в сторону чувственности (поэты и т.п.) получается, что Мужчина может при наличии желания быть сильнее (лучше, больших результатов достичь и т.п.) женщина же этого не может. Как не может (в массовом порядке) обычный человек слышать лучше, чем например слепой (у которого из-за недоразвитости одного чувства гиперразвиты другие). Так вот мужчины это такие люди с недоразвитой одной стороной жизни и гиперразвитой другой. Женщины же так в принципе не могут иначе перестают быть женщинами.

Поэтому ВСЕ сравнения мужчин и женщин (а сравнивают обычно не средних и не среднестатистических, а самых самых) некорректны.

А вот лучше ли средний мужчина средней женщины, я даже и не знаю. Не могу я гордиться средним мужчиной. Слабоват пока. И знаете почему? Да потому что сейчас он не может выполнить обычные желания такой же средней женщины. И самое плохое то, что не может не в силу каких то реальных ограничений, а в силу своего нежелания. Ну не верит в себя мужчина. Хоть ты тресни. А не верит потому, что либо ему так удобней, либо женщина его не вдохновляет. Итак, Женщины, вдохновляйте нас мужчин и мы осуществим все ваши мечты и желания. А когда у мужчин это получится и женщины эту силу почувствуют, то и каждый заемет свое место. Рядом с сильным мужчиной и сильная женщина хочет казатся слабой и беззащитной. Ну-ка женщины, я прав?

С уважением,
max269 mailto:max269@tut.by

---

если некоторые читательницы рассылки возмутятся сочинениями господина Питера Малахова, навязывающего свое мнение, будто единственным выбором для женщины является вилка «нежный цветок на залитом солнцем поле, кот. не выживет без соответствующей каменной стены» либо «железобетонная бизнес-баба», а третьего не дано, и захотят ему что-либо возразить, настоятельно рекомендую им этого не делать, исходя из печального опыта частной переписки. ваши слова не будут услышаны; что бы вы ни написали, будете причислены к феминисткам и в ответ получите многостраничные бессвязные воззвания против матриархата, со статистикой абортов и списком законодательных привилегий в пользу женщин.

в общем, внятного разговора между двумя людьми не получится.

Тов.У, пора уже утихнуть этим словесным бурям в стакане воды.

Может регламент какой установить?

Шурра Мурра.