Да, именно так. В первую очередь – враг и лишь во вторую – учитель. Я не собираюсь оправдывать его социальное вивисекторство над Россией, стоившее многих русских жизней и надолго задержавшее наше экономическое развитие. Не подлежит оправданию и ленинская русофобия, предполагавшая беспощадную борьбу с русским национализмом и поддержку (за счет великороссов) всяких разных «несчастных» инородцев. В 1922 году Ленин дал весьма показательную характеристику, не оставляющую никаких надежд нашим «национал-большевикам», пытающимся отмыть добела этого красного «кобеля». Вождь назвал русских нацией, «великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда». Поэтому, отмечал Ленин, интернационализм со стороны такой нации должен состоять не только в обеспечении равенства. Нужно ещё и неравенство, которое «возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактической…». (В оппозиции к Ленину по данному вопросу находился Сталин, заявлявший: «Говорят нам, что нельзя обижать националов. Это совершенно правильно… Но создавать из этого новую теорию о том, что надо поставить великорусский пролетариат в положение неравноправного… – это значит сказать несообразность». Тем не менее, в сталинский период советский истории, как, впрочем, и на всем её протяжении, русские оставались в положении дойной коровы для этих самых «националов». Очевидно, властное влияние Сталина на процессы, происходящие в СССР, было не столь сильно, как принято считать.) И всё-таки, Ленин – наш учитель, теоретическое и практическое наследие которого надо тщательнейше изучать всем тем, кто не желает остаться наивным митрофанушкой от правого радикализма, упёршимся лишь в «светлый» образ Гитлера (который в конечном итоге прогадил свою революцию, в то время как Ленин выиграл её). Равным же образом надо изучать наследие таких величайших «революционеров слева» как Троцкий, Бакунин, Мао Цзедун, Че Гевара и т. д. Правый радикал, если он только не зашоренный догматик, всегда будет искренне восхищаться радикалами левыми. «Крайне правая» и «крайне левая» – это две враждебные друг другу горы, между коими расположилось грандиозное болото либерального центризма, в котором квакают и прыгают мерзкие жирные буржуйские жабы с их культом спокойного накопительства. Крайне левые представляют собой наиболее радикальную антитрадиционную силу, отрицающую любую религиозность. Они откровенные безбожники и уже поэтому менее опасны для лагеря Традиции, которому очевидна их сущность. Леонтьев как-то писал, что революционный мятеж предпочтительнее всех иных форм подрывной деятельности – он откровенен, видим и с ним легче бороться. Напротив, либералы, в массе своей, не выступают против религии. Очень многие из них даже «религиозны». Что уж тут говорить, если сам капитализм вырос из протестантской этики с её доктриной о предопределении? Но данная «религиозность» во сто крат опаснее коммунистического атеизма. Во-первых, она затушёвывает антитрадиционную суть либерализма, придает ему необходимую маскировку. Во-вторых, она искажает Традицию, превращая религию из связи с Богом в связь с Мамоной, с тёмными духами инферно. Антихрист придёт не как атеист, наоборот, он провозгласит себя мессией, Христом. Можно, а, учитывая лавинообразный рост оккультизма, и нужно предположить, что его воцарение будет проходить на фоне некоего «религиозного» ренессанса, противостоящего как «старым, отжившим» формам религии, так и бездуховности «современного мира». Стоя на последовательно антирелигиозной позиции, коммунисты (и другие левые) всегда будут, как это ни странно, ближе к Традиции, чем «религиозные» либералы. И здесь стоит отметить такой любопытный факт. Приближение к религии современных российских коммунистов (КПРФ) при сохранении ориентации на саму левую идею резко сдвинуло их «вправо», в трясину либерального центра. «Коммунисты»-зюгановцы – это уже более социал-демократы, то есть левые либералы. Вот почему нет никаких оснований радоваться «христианизации» коммунистов (точнее было бы говорить об их «политкорректизации», занятии терпимой и уважительной позиции по отношению к религии). Вообще, как ни странно это покажется, атеисты и рационалисты (враждебные ко всему трансцендентному, точнее – к самой идее наличия трансцендентного) являются сегодня, в условиях наката мощнейшей оккультной войны, тактическими союзниками всех настоящих традиционалистов. Рационализм разрушил настоящую, «средневековую» религиозность, сдерживающую экспансию низших, демонических сил в сознание людей. И тем самым он подписал смертный приговор себе же, ибо оккультистам и люциферитам атеизм и материализм не нужны, им нужно массовое и всеобщее поклонение тёмным духовным сущностям. И тут уже впору сожалеть о том, что сейчас нет того бешеного, крайне левого, воинствующего безбожия, особенно присущего таким людям как Ленин. Оно бы оказало соответствующее воздействие на тех, кто, в силу определённых причин, является неверующим, кто слабо поддается истинно религиозному воспитанию, но может стать жертвой различных космистских учений, обожествляющих психофизический уровень тварного бытия. Опять-таки, парадоксально, но факт – крайне левые в силу отказа от имитации традиций и религий стоят ближе всего к этим самым религиям и традициям. Они менее, чем «религиозные» либералы, близки к демоническим, оккультным силам. Вот почему у леваков получается создавать великие идеократический империи, отличающиеся великодержавным, классическим стилем. Сталинская сверхдержава – ярчайший тому пример. Настоящие крайние левые прямы, честны и ориентированы на героику. Из них получаются хорошие национал-радикалы, о чём в свое время сказал ещё Гитлер. Здесь можно вспомнить пример Отто Штрассера, который начал свою политическую карьеру в рядах Социал-демократической партии Германии, принадлежа к её революционному, левому крылу. Именно оттуда он перёшел в ряды НСДАП, разработав там за годы своего членства стройную, органичную теорию революционного национал-социализма, которая отрицала буржуазный оппортунизм и примитивный шовинизм Гитлера. Ещё более кричащий пример дают французские левые. В 30-е годы во Французской компартии было три признанных вождя – Морис Торез, Жак Дорио и Жан Жиден. В то время как первый остался на ортодоксально большевистских позициях, последние два перешли в лагерь правого радикализма. Дорио основал Французскую народную партию, ставшую одной из сильнейших националистических организаций страны. Жиден же пошёл ещё дальше, основав не очень многочисленную, но крайне активную Национал-социалистическую рабочую партию Франции. Так что при правильно поставленной идеологической работе, при выработке радикального и революционного правого стиля, можно ожидать массового обращения в правую веру и многочисленных российских крайне левых. Пока именно они стоят в авангарде отечественного радикализма, но это только потому, что сами правые погрязли либо в архаике, либо в политическом маразме, либо в нарочито «научном» прагматизме. Однако, пора закончить нашу длинную, но необходимую преамбулу, и начать разговор о Ленине. Меня в этом великом радикале привлекает, прежде всего, его непоколебимая уверенность в силу личной воли, которая может преодолевать объективные обстоятельства. Формально Ленин принадлежал к лагерю упёртых «объективистов» и даже участвовал в разработке философской доктрины «диамата» (вспомним: «материя – есть объективная реальность, данная нам в ощущениях»). Но как политик радикального типа он отлично понимал необходимость выработки мощного «субъективистского» подхода. Согласно марксисткой теории, в России начала прошлого века не сложилось ещё никаких условий для осуществления социалистической революции. Классики марксизма учили, что она может быть лишь результатом окончательного исчерпания потенций капитализма. Но в России капитализм только начал бурно развиваться, а рабочий класс составлял где-то около 10%. Но Ленин желал российской социалистической революции и, с целью примирить её с догмами марксизма, им была создана теория о «средне слабом» уровне развития капитализма. По этой теории, в сильно развитых капиталистических странах буржуазия имеет возможность (за счёт своих высочайших сверхприбылей) подкупать значительную часть рабочих, отвлекая их от революционной борьбы. А вот в странах со «средне слабым» уровнем такой возможности нет, зато там есть рабочий класс, прошедший всё же определённый путь самоосознания своих интересов. Ленин предвидел, явно намекая на Россию, что одна из таких стран станет слабым звеном в цепи империализма. Именно в ней и произойдёт социалистическая революция, которая отнюдь не будет всемирной, как на том настаивали Маркс и Энгельс. Так ленинский субъективизм вступил в острейшее столкновение с марксовым объективизмом, в рамках которого социалистическая революция рассматривалась как последний и заключительный этап существования всей мировой капиталистической системы. В представлении Маркса капитализм сам исчерпает себя, а революция станет всего лишь лёгким, хоть и энергичным, толчком, который сбросит дряхлый труп в пропасть истории. Социал-демократы, оставшиеся, в отличие от коммунистов, на ортодоксально-марксистских позициях, решили ждать этого самоисчерпания и так его заждались, что забыли и о самом социализме, поставив своей целью бесконечную социальную реформацию мира капитала. Идеи Ленина, ленинская жажда немедленной социалистической революции, отнюдь не разделялись большинством его же собственной партии. Более того, после февраля 1917 года она в течение двух с лишним месяцев разделяла мнение меньшевиков и эсеров о том, что развитие капитализма должно занять достаточно долгое количество времени. Мало кто знает, но тогда, в феврале-апреле партией руководил не Ленин – находясь в эмиграции он «довольствовался» ролью духовного отца. Реальная же власть была в руках триумвирата – Каменева, Сталина и Муралова. Они-то и придерживались променьшевистских, социал-демократических позиций. Ситуация в корне изменилась только после того, как Ленин прибыл в Россию в апреле. Тогда он прогремел своими знаменитыми Апрельскими тезисами (краткой программой немедленной социалистической революции), и партия большевиков стала именно той, которую мы и привыкли себе представлять: ультарадикальной и неумолимо рвущейся к власти. Причём поначалу умеренное большинство приняло ленинский план с недоумением и даже некоторой враждебностью. Так, при первом обсуждении тезисов – на заседании Петроградского комитета РСДРП (б) – Ленин получил поддержку лишь двоих его членов (13 голосовали против). И всё-таки, буквально за считанные дни, он сумел превратить умеренную организацию в крайне революционную силу с готовностью шествующую за радикальным вождем (в массе своей критики «тезисов» искренне стали его горячими почитателями). Конечно, Ленину помог прежний радикализм большевиков, но факт остаётся фактом – с февраля по апрель 1917 года они следовали умеренно-социалистическим курсом. Надо отметить, что и накануне Октябрьского переворота в партии наблюдались «капитулянтские» настроения и недостаток революционной решимости. Такие виднейшие большевики как Зиновьев и Каменев вообще были против вооружённого восстания, а Троцкий и Сталин считали, что оно возможно лишь в том случае, если Временное правительство не примет решения съезда Советов. Свердлов публично сомневался в том, что народ поддержит стремление большевиков взять власть. В этих условиях Ленин стал настоящим локомотивом революции – его позиция была самой решительной и действенной. В этом плане крайне интересно ознакомиться со статьёй Троцкого «Уроки Октября», в ней он блестяще показал, как Ильич тянул свою партию к победе. Ленину придётся ещё противостоять несогласному с ним большинству партии. Это произойдёт в ходе дискуссии вокруг Брестского мира. Против мирного соглашения с немцами выступило подавляющее большинство партийцев, ориентированных на революционную войну с Германией. Так, 21 января на расширенном заседании ЦК за ленинские предложения проголосовало всего лишь 15 человек. За предложения Троцкого («ни мира, ни войны») высказалось 16 человек, а за сторонников революционной войны – 32. Оставшись в подавляющем, так сказать, меньшинстве, Ленин обратился к своим соратникам по партии с жёстким ультиматумом, пригрозив, в случае отказа от перемирия, выйти из ЦК и напрямую обратиться за поддержкой к народу. Ужаснувшись такой перспективе, большинство перешло на ленинские позиции. Волю Ленина, его решимость, умение гасить в зародыше любые проявления паники и дезорганизованности, великолепно демонстрирует поведение вождя в ходе успешного поначалу наступления Деникина на Москву в 1919 году. Партийно-государственное руководство находилось в состоянии ожидания входа белых войск в столицу, и многие из высокопоставленных партийцев запаниковали и даже стали поговаривать о возвращении в привычные им по периоду эмиграции женевы и парижи. Тогда Ленин бросил паникёрам характерную фразу: «Сидеть, нам везло и будет везти». Ленин – алхимик Революции, обращающий свинец «объективной реальности» в золото «субъективного фактора». В нём крайне ценно его презрение к воле большинства, не игнорирование её, а именно презрение. Он был уверен, что воля немногочисленной прослойки «профессиональных революционеров», а иногда даже и одного человека, способна переломить и волю большинства, и «общественное мнение», и разного рода объективные предпосылки. Вот этой-то вот волевой уверенности, так сказать «волевой вере» или «вере в волю», и нужно учиться у «пролетарского вождя». Учиться не кивать на обстоятельства, на общественное мнение, на «модность» или «немодность», «популярность» или «непопулярность» той или иной идеи или концепции. «Факты – это упрямая вещь, – говорил Ильич и тут же добавлял – Что ж, тем хуже для фактов». Ленин дал мощную и убойную критику демократии как таковой. Он в пух и прах разнёс буржуазные и социал-реформистские идейки о «чистой демократии», показав, что таковой не бывает в природе, что демократия бывает только классовой, то есть, защищает интересы лишь одной социальной группы. Следовательно, делал вывод Ленин, любая демократия есть диктатура. Ленинской аргументацией и сегодня можно (причём вполне в правых целях) бить по нашим либералам, бегающим вокруг фетиша демократии. Заслуживает искреннего восхищения ленинский диалектизм, умение этого гениального политика учитывать требование момента, и не только учитывать, но и чуять направление политических ветров. В переломную эпоху события проносятся молниеносно – то, что сегодня было правильным, завтра становится неверным, а послезавтра – снова единственно правильным. Так, вождь большевиков, выдвинув в апреле лозунг «Вся власть Советам», отказался от него тогда, когда увидел, что эсеровско-меньшевистское большинство в советских организациях только тормозит ход революции, и советская власть в данных условиях тоже может стать этим тормозом. Но он же вновь бросил этот лозунг в массы – после того, как произошла большевизация Советов. «Вчера было рано – завтра будет поздно» – вот блестящая формула ленинской диалектики, точно схватывающей неравномерное и противоречивое течение политического времени. Диалектическая гибкость позволяла Ленину заключать самые неожиданные тактические союзы, которые в конечном итоге приносили выгоду не его союзникам, а ему самому. Таковым союзом стало сотрудничество Ленина с кайзеровской Германией. Патриоты излили на голову большевиков целое море праведного гнева, обвиняя их в прислужничестве иноземцам. Это, конечно же, одна из стандартных благоглупостей нашего патриотья. Да, несомненно, на Россию Ленину было наплевать, однако, и кайзеру он прислужничать не намеревался. Европейская революция, направленная в том числе и против кайзера – вот тот императив, которого придерживался «вождь мирового пролетариата». Но такая революция была немыслима без заключения мира с Германией, ибо сил сопротивляться ей уже не было – они были истощены революционными безумиями февралистов. Война с Германией была чревата оккупацией России. Исходя из всего этого Ленин заключил перемирие с кайзеровской Германией, которое, впрочем, не означало прекращения революционного на неё воздействия, оказываемого уже государственной партией. И летом 1918 года немцы поняли всю опасность существования ленинской России, взяв курс на организацию государственного переворота силами германофильского крыла монархистов (время же для военного свержения большевиков было упущено). Переворот произошёл, но не в России, а в Германии – ноябрьская революция смела кайзеровский режим, что автоматически аннулировало итоги похабного Брестского мира. При всём при том, сотрудничая с немцами, Ленин не орал об этом на весь мир. Он умел скрывать дискредитирующую его информацию. В этом у него стоит поучиться многим нашим «профессиональным оппозиционерам». Например, Проханову, который недавно завопил на всю ивановскую о необходимости союза с Березовским. Не знаю, поимели что-нибудь материально наши «народные патриоты» с этого мятежного олигарха – могу только догадываться. Однако, в моральном плане Проханов им нагадил – популярность Бориса Абрамовича у нас в стране, мягко скажем, невелика. Ленин действовал тоньше… Способность заключать односторонне выгодные для себя союзы с враждебными силами позволила Ленину выиграть гражданскую войну. Общеизвестно, что в 1919 году деникинская армия вела успешное наступление на Москву. Белые наступали, имея соотношение сил один к четырём не в свою пользу, что демонстрирует их великолепное умение воевать. Красные, надо сказать, воевали плохо. Не потому, что у них отсутствовал героизм или воля к победе. Сказывался недостаток грамотных кадров. Да, в Красной армии служило 30% царских офицеров, однако, их вряд ли можно сравнивать с 40%, вставшими на строну Белой гвардии. Это объясняется тем, что очень многие военспецы, служившие у красных, пошли на такой шаг не по своей воле – красные угрожали жизни и здоровью их родных. Такая практика давала определенный эффект, но он всё равно был не так высок, как то наблюдалось в случае с добровольцами. Тем не менее, наступление белых на Москву было сорвано – политически. Придерживаясь своей гибкой тактики, ленинцы вступили в сговор с махновцами, и те ударили по белогвардейцам, смешав все их планы. Позже большевики расправятся и с махновцами. Весьма занимательна история советизации Закавказья. Здесь большевики также проявили воистину макиавеллиевское «коварство». Известно, что в республиках Закавказья утвердились антибольшевистские режимы – дашнаков в Армении, муссаватистов в Азербайджане и меньшевиков в Грузии. Ликвидировать их, объединив данные территории с Советской Россией стало возможной лишь на заключительном этапе гражданской войны. Летом 1920 года Турция напала на дашнакскую Армению. Большевики не стали противодействовать агрессии и спокойно наблюдали за её развитием. В самый ответственный момент Красная армия просто-напросто блокировала остатки дашнакских войск и триумфально вошла в Ереван. Осуществив коммунистический переворот в Азербайджане, Кремль немедленно заручился нейтралитетом Грузии, трусливо отказавшейся хоть как-то поддержать Армению против одинаково враждебных ей красных и турок. Более того, Советская Россия временно признала независимость Грузии. Решив же проблемы с Арменией, красные, вместе с Турцией, осуществили прямое военное вторжение и покончили со смехотворной грузинской независимостью. Закончу тем, с чего начал. Ленин, безусловно, враг, но у этого врага есть многое, чему нужно, выражаясь его собственными словами, «учиться, учиться и ещё раз учиться». Некогда Петр Великий на пиру, устроенном в честь успешного окончания русско-шведской войны, предложил выпить за своих «учителей» – шведов. Думаю, что грядущий Русский Вождь ещё предложит выпить за Ленина – в Кремле, после победы национальной революции. Назад О Ленине Вперед