Кастанеда (Кормильцев—Товарищ У)
Если нет дыханья в твоих проводах,
Прогулки по воде (Кормильцев—Товарищ У)У Москвы-реки чинил свой сапогСын сапожника, старый Грузин. На ветру старичок посинел и продрог, А Вождь по воде ходил. И Грузин закричал: «Я пакыну прычал, Эслы ты мну аткроишь сэкрэт!» — «Успокойся, го'убчик», — Вождь отвечал, — «Никакого сек'ета здесь нет. Смот'и: на площади той Каменный Мавзолей. Под ним с десяток солдат; Полежи-ка ты в нём. А когда надоест, возв'ащайся назад, Гулять по воде, Гулять по воде, Гулять по воде со мной». — «Но Учытэл, на касках свэркают рога, Страшний Гытлэр гразыт мну пэрстом. Абъясны мну сычас, пажялэй дурака, Мавзалэй астав на патом». Рассердился Вождь и топнул в сердцах По водной глади ногой: «Ты и ве'но ду'ак!» И Грузин в слезах Побрел с сапогами домой. — «Каменный Мавзолей На площади той. Под ним с десяток солдат; Полежи-ка ты в нём! А когда надоест, будешь вечно живой, Гулять по воде, Гулять по воде, Гулять по воде со мной».
Воздушный Гармонь (Цедлиц—Лермонтов—Исаковский—Товарищ У)Снова замерло всё до рассвета,Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь. Только слышно: на улице где-то Одинокая бродит гармонь. И из гроба тогда император, Пробудившись, является вдруг; А на нём треугольная шляпа, Тёмно-серый походный сюртук. То пойдёт на поля, за ворота, То обратно вернётся опять, — Словно ищет в потёмках кого-то, И не может никак отыскать. Грозно топнув о землю ногою, Рассердившись, и взад и вперёд Вдоль по тихому берегу ходит, И соратников громко зовет. Веет с поля ночная прохлада, С яблонь цвет облетает густой... Ты признайся — кого тебе надо, Ты скажи, император ты мой. Крепко спят усачи-гренадеры — В той равнине, где Эльба шумит, И под снегом холодной России, И под знойным песком пирамид. Может, твой уж покой недалёко, Да не знает, его ли ты ждёшь... Что ж ты бродишь всю ночь одиноко, Что Кутузову спать не даёшь? После станет и тяжко вздыхает. А когда озарится восток, Тихо капают горькие слёзы Из очей на холодной песок. И по синим волнам океана, Только солнце сверкнет в небесах, Вдаль умчится корабль одинокий, Унесётся на всех парусах.
Адольф Гитлер (Электронный мальчик—Товарищ У)в твой дом невозможно вдруг стало войтии мне недоступен твой клитор* ведь он неожиданно встал на пути любимый твой Адольф Гитлер глядит улыбаясь со стен, с потолка один или с Геббельсом вместе журнальные снимки и броский плакат а ты повторяешь как песню Адольф Гитлер не курит Адольф Гитлер не пьет Адольф Гитлер под вечер не жует бутерброд Адольф Гитлер не ходит на футбол и хоккей Адольф Гитлер с улыбкой говорит «всё окей» _____________ * вариант для несовершеннолетних: я водку пью литр за литром
Мистер Питкин
мистер питкин в тылу врага
почти танкаплохо спитсяв башне из слоновой кости на задворках вашего коллективного бессознательного
* * *А может быть, сноваФортуна потрафит. Пускай у них небо, — Но наша земля. Раздайте патроны, Полковник Каддафи, У нас есть винтовки И есть конопля.
Похитители бриллиантовСуд, завод, ночлежка, скотобойня,Лупанар, вокзал, базар, тюрьма. В забытьи, покорном и покойном, Потонули серые дома. Над Россией небо словно нары, Растрясло дожди, туман и хрень. Похищают книжку Буссенара Гимназисты Унгерн и Бронштейн. В книжной лавке мрачного еврея Возле кассы книжка та лежит. Унгерн к ней крадётся, холодея, А Бронштейн на шухере стоит. Выкрасть книжку — много интересней И почётней, чем её купить. В мире взрослых, тягостном и пресном, Гимназист корсаром хочет быть. Что есть ног несутся прочь пострелы, Топоча, кривляясь и смеясь. Это значит — выгорело дело, Гадкая задумка удалась. На ветру иззябший, удивлённо Смотрит вслед мальцам городовой. Улетел последний листик с клёна, Старичок качает головой. К Унгерну домой. Рояль играет. Будоражит слух гостей Шопен. Мимо мамы с папой проскользают Гимназисты Унгерн и Бронштейн. Затаились в пыльном старом хламе, Словно у Бамбоша в биваке, И над книжкой стукаются лбами На сыром и тёмном чердаке.
СамолётМне часто ночью снится,Как белый самолет, Срывая горизонт, Летит наоборот. Становится светлее, Спокойней и мудрей, И дышится вольней, И движется быстрей. Одна лишь мысль тогда мне Покоя не дает: Но в чьих руках штурвал, Но кто его пилот? Как только ей поддамся, На сердце ляжет грусть, Я горестно вздохну, И сразу же проснусь. Проснувшись, понимаю: Всегда ответ я знал. Но наяву нельзя уже Найти мне свой штурвал.
Не без ФаустаПолыхала бражка во стакашке,Клокотало раненое слово. Высыпались птичие какашки С неба безнадежно-голубого. Улетала стая в направлении, Проявляя завидную прыть. Поумневши только на мгновение, Я не смог его остановить.
ПасторальА в городе Жлобин свирепое лето,Вот-вот уж растает Ледовый Дворец. Девчата на лавках почти что раздеты, Миколка в кустах теребит свой конец. Игрушки усталые спят на Вокзале, Зажатые в алчных торговых руках. Сегодня на Минск поезда опоздали — Шальная коровка застряла в путях. Из агродеревни приехал коняшка, Гришутку с Маняшкой в телеге привез. На площади стынет собачья говняшка, Дворняжка в тени очищает свой хвост. Рыгорыч летит в голубом вертолете, Начальству из Гомеля втыка давать. Всегда о народе в великой заботе, Ужо он покажет им кузькину мать. Член БээРэСэМ о Дажынках мечтает, Билет лотерейный в киоске купив. Завод БээМЗэ в атмосферу воняет, Солдатик зевает, хайло не прикрыв. Эрнест Хемингвэй в кабачке придорожном Пускает колечки, цыгаркой дымя. А рядом вопит алконавт краснорожий, Влекомый на выход ментами двумя. Отец Ванифатий, ругаясь свирепо, Козла своего к костоправу ведет, А бабка кривая в платочке нелепом Про счастье и мир в огороде поет.
* * *Дней и ночей равнозначие,Тонкая срань бытия. Твой one way ticket оплаченный, Битая чаша сия.
Экзистенциально-патриотическоеВсё кругом пидарасы, мошенники...Как я выживу в белых штанах? Не рассказывай мне, Лукашенко, Как растёт урожай на полях. Как легко угодить и испачкаться, Как отмыться потом тяжело. Где медведи гнездятся пачками, Белый аист сломал крыло. Надоело идти сквозь говны мне, Но не знаю, когда уймусь. Ты веди меня тропами тёмными, Дорогая Белая Русь.
БеларускаеБывайце здаровы,Жывiце багата, А нам пасадзілі На трон супастата. У нашым калгасе Зачышчэна поле — На радасць, на шчасце I тату i Колi. Тут кожны пакорлівы Ды паслухмяны, — Стаміліся конікі, Плачуць у стайні. Ў загоне на бойні Рыдаюць каровы, — Жывiце багата, Бывайце здаровы. На скварку не хопіць? — На чарку хапае! А ўсё ж дысцыпліна, Вядома, кульгае. Товарищ Андропов, Зайди ко мне в сенцы, Повесь на крючок меня, Как полотенце. Бывайце здаровы, Жывiце багата, Ужо ж мы паедзем Да сваёй хаты. На хаце смотряшчый Сустрэне сурова — Жывiце багата, Бывайце здаровы.
Полонез ОгинскогоНет ни кола и ни двора,нет ни стыда, ни совести, и нет печальней этой повести, ты пьян уже с утра, и я держу пари, что к вечеру, дружок, само собой, ты однозначно тоже будешь снова злой и пьяный. Пусть патефон поёт больной свой полонез Огинского, пожалуй он такой один, с кого протащимся с тобой, братан, в печали, вспоминая натощак о том, как по-дурацки и знянацку свою родину просрали. Хрусть! Надломила сердце грусть. Словно бы в лукошке груздь, я в тебе, о Беларусь, срезан ножиком, трясусь, давлюсь среди подобных мне, лежу во тьме, в чужом говне лежу, лежу, лежу ни бе ни ме, и жизнью истекаю. Ранкам, днём i ноччу, стогнем, енчым, крочым, Сонца, дай праменьчык, – крочым, стогнем, енчым, Па жыццi убогiм енчым, крочым, стогнем. Здесь журавля ослиный крик, здесь приходит нам кирдык, меж ментовок и болот здесь никто нас не найдёт, не похоронит, не спасёт, не помянёт, по нам с тобой никто, никто, никто слёз не прольёт, никто не станет плакать. Как же странна сия страна, которой нет и не было, и нет тебя, и вовсе нет меня, как будто все давно пошли мы на, пошли мы на, пошли мы на, и долог скорбный путь, и утешенья что-то не несуть божественные звуки полонеза. Po?egnanie OjczyznyНе слышно шума городского,Не плачет Гомельский Трамвай. И солнце грузно, как корова, Нелепый освещает май. Искрятся лужи и каштаны, Струится Луначарский парк. Детишек стайка голоштанных Бежит к Паскевичу в фольварк. Кряхтят пожитки в чемоданах, Сданы все книги в Букинист. А у подъезда двое пьяных Опять жидом обозвались. Абрам Иосич уезжает В родную дальнюю страну. Ведь даже крыса убегает, Когда корабль идет ко дну. А он не крыса, он держался, Был ваш, березки и поля, Как долго здесь он оставался, — В твоем плену, беда-земля. Уехал Сруль, уехал Моня, Уехала мадам Киршблат, А он был здесь, стоял в загоне, Своей любви к тебе не рад. — Один как перст! Средь юдофобов И деревенских воротил, Страна болот, страна сугробов, Он все равно тебя любил. Пойми души его страданье: Не так легко, ядрена меть, Всегда и всюду быть в изгнаньи, Две сразу родины иметь. Двух сразу мачех, вместо мамы, Любя, взаимности не ждать, Шизея от душевной драмы, Мацу картошкой заедать. Но час пришел. Пора сбираться. Здесь часть души я схоронил. Петрович не пришел прощаться — Он с мужиками в бане был. Ну здравствуй, новая чужбина! Таки пожярче будет здесь. Пойду подставлю солнцу спину На этом Мертвом Море днесь. И в Йом Кипур на свитке Торы, Забывшись, выведет рука Замiж габрэйскага вузора Цьвяток радзiмы васiлька.
Речь Товарища У на похоронах Майкла ДжексонаТоварищ Джексон!к Вам, безносому, Безносая пришла зачем-то. В Бульбяніках я пива вы за Ваш внезапный упокой. Сегодня по телевизору в гробу Вас увидев раззолочен я в краю своем заболоченном помашу Вам рукой прощально. Как печально: в ботинках Ваших сегодня новые стельки. И Вы, как всегда, в носочках беленьких. Но чечетки не спляшешь, Мертвый Пресли заварку рассЫпал по чашечкам, голубым, как мечта педофила. Вырыли могилу. Товарищ Джексон, я вам докладываю, притом не по службе, а по душе. В кущах райских или в глубинах адовых товарищ Элвис ждет Вас Человек-легенда человека-леген встретит ласково, обнимет, Добавляется хлопот загробно — Вылетаете, товарищ Джексон? — Уже лечу.
Эпилогжизнь разворачивается в правильном направлениина весёлых обломках под небом синим поедаю механическое варенье из механических апельсинов
|
