Как совершенно справедливо отмечал покойный русский философ Александр Зиновьев, постсоветская политическая система стоит на трёх китах, иначе говоря, имеет три истока: западнистский, в терминологии философа, т.е. подражательно-демократический, в стиле карго-культа; советский, так и не искоренённый (какую партию ни строим, КПСС получается ©); кондовый архаический, имеющий в виду ещё Россию царскую — водка, поп, околоток etc. В случае Украины к последнему примешивается ещё обожествлённый убойный фольк, в случае Беларуси — инфернальная партизанщина. Но сама по себе смесь настолько дика, что чего ни примешивай, дичее уже не будет.
На рассматриваемом фото видим как раз воплощение зиновьевской концепции. Прощелыга Тарантино, с крашеными волосами, символизирует здесь по-прежнему модный западнистский тренд, который только в таком виде может появиться на суровых просторах Отечества; жмущий ему руку Геннадий Андреевич — постсоветизм in crudo, динозаврический, неповоротливый, но бессмертный; ну и соединивший их Никита, полубарин-полухолоп, околоточно-опереточное православие-самодержавие-народность, исконно безнадёжная сермяга, даром что из солярия. Обратите внимание, автохтонные Геннадий и Никита смотрят в одну сторону, устремлённые к пришлому Квентину. Более чем символично, но ведь этим символизм вовсе не исчерпывается.
Давайте мысленно отбросим Никиту, хоть он и центральная фигура, и даже, быть может, самая гламурная, несмотря на неизбежно вспоминаемые в связи с его имиджем лапти, розги и лук. Он бутафорский, наиболее здесь искусственный; посмотрим на этих двоих, осязаемых и рукопожимающих. Забудем также о том, что там они должны символизировать, и рассмотрим их непосредственные социальные роли — получится, как ни странно, ещё символичнее.
Не правда ли, они как два брата, старший и младший, ну или племянник и дядя, сынаша с папой, может быть. Несомненно их родство, от одинаковых маскообразных улыбок до имманентных черт лица.
И вот что в этой связи интересно. Тарантино в современном американском кино — главный по трэшу, дипломированный перебиратель старинного киноговна, надо признать, несмотря на всеобщую раскрученность, убеждённо вторичный и довольно унылый (я, например, не смог досмотреть до конца ни одного его фильма). Геннадий Андреевич — не менее заслуженный представитель трэша, пусть и не столь раскрученный, сознательно уходящий в тень (в этом видим его скромность и чувство меры), убеждённо вторичный и довольно унылый также. В этой их трэшевой тождественности корень дискурса. И от Геннадия Андреевича мы пойдём дальше, через откровенного клоуна Жириновского, через мордатого петрушку Митрохина к двум малышам, ботоксному и плюшевому (а каков был их предшественник краснорожий ельцын!), пройдёмся по нашим, белорусско-украинским землям, и увидим там невероятных мужчыну с начосом и женщину с косой, а на восток пройдясь, совсем уж свирепо гротескных баев, и т.д., и т.п. — сделаем это, чтобы констатировать, что трэш в самом адском своём виде торжествует на аутентичном постсоветском пространстве везде и повсюду, ей-богу, Геннадий Андреевич душка ещё по сравнению с иными экземплярами.
Констатируем: степень трэшевости политического персонажа в пространстве СНГ не зависит от его лагеря. Саблезубая ли блондинка Фарион, саблехвостая ли брюнетка Богословская — зашкаливает и там и там. «Клоуны-убийцы из открытого космоса»! Среди мало-мальски заметных постсоветских политиков современности не увидим не-трэшевого ни одного, гротеск, дешёвка, клоунада, бессмысленность и нелепость, невнятность и непотребство неизбежны и повсеместны в антропологии современных вождей, и тому есть объективные причины: возвращаясь к простой и ёмкой зиновьевской формуле, видим три совершенно несочетающихся компонента, вторичность и гремучесть этакой-то смеси неизбежно такова, что любой Тарантино покажется выдержанным консервативным джентльменом.
Без бутафории здесь невозможно. Что такое классический трэш?Фредди Крюгер в лиловом плаще верхом на голой девке летит взорвать базу биомеханоидов на Марсе. Нарочито глупая смесь несочетаемых элементов, полупародийная, полуподражательная. Постсоветский политический, да и экзистенциальный, дискурс именно таков и, судя по всему, останется таковым.
Трэшевость политических персонажей символизирует нездоровье системы, однако и здоровье народное. Наблюдая абсурд политикума, народ кажет шиш, делегируя из себя «наверх» исключительно абсурдных персонажей, таких, «чтобы не было жалко». Ну а они всё дальше и глубже усугубляют тотальное абсурдистское засилье; вроде бы и всем надоевшее, оно в ближайшее время может только возрастать. Это наглядно проявляется в совсем уж ахинейной российской борьбе с педофилами и педиками, белорусских крепостных декретах, украинском карго-европействе и тому подобном. Ох, какие только выдурнивания нас ещё ни ждут!
Отсюда вытекает также наиболее выигрышная стратегия для любой политической силы: Больше трэша! Так победим! Они, увы, действительно в очередной раз обязательно где-нибудь да победят здравый смысл; а мы, заложники их побед, в очередной раз от души посмеёмся.
Лично Товарищ У
