Хоррор-скетч в стиле незабываемых тридцатыхДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦАХичкок
Ночью в город забрели злодеи NB: исполнять роли главных героев следует как можно более приближенно к игре мастеров — Бориса Карлоффа и Белы Лугоши в легендарных картинах UNIVERSAL PICTURES. Дубовая сцена, бархатный занавес. Приоткрыв его, на сцену выходит Альфред Хичкок. Становится чуть сбоку и откашливается. Хичкок. Здравствуйте! Мистер Товарищ У считает, что эту картину должно предварять дружеское предупреждение. Мы хотим рассказать вам одну страшную историю. Это очень необычная история; она касается многих загадок творения. Она может напугать вас; повергнуть в шок; может привести в ужас. Поэтому, если кто-нибудь не уверен, что у него достаточно крепкие нервы, то вам лучше... Слышится звон разбиваемого стекла. В помещение влетает огромная зловещая птица, вцепляется в Хичкока и вылетает с ним в когтях. Хичкок. (удаляясь) ...в общем, мы вас предупредили.
* * * Темная, зловещая ночь. Вспышки молний и грохот грома, буря и гроза. Коляска на глухой дороге, влекомая обезумевшими от страха лошадьми. На козлах, выпучивая глаза и раздувая ноздри, восседает граф Дракула. Франкенштейн (высовываясь из коляски характерным неуклюжим движением). У тебя курить есть? Дракула. Научили дурака. Есть, да не про вашу честь. Кури свой Беломор. Франкенштейн (расстроенно). Ну ты и жмот. Какой ты все-таки жмот! Дракула. Я, дружище, не жмот, а просто каждому свое, jedem das seine, понимаешь? Ну какие тебе сигары, если ты куришь козла и радуешься. Тебе же что козла, что сигары из Гаваны — совершенно без разницы. И что я буду на тебя продукт переводить, тем более еще ехать нам и ехать. Франкенштейн. Всю жизнь валандаешься, ни кола ни двора, никакой перспективы, еще послал бог напарничка-жлоба. Дракула (холодно). Дьявол, Франек. Дьявол послал. Франкенштейн. Охо-хо-хо-хо, какие мы грозные и какие мы живописные! Это ты для Рэнфилда своего прибереги эти разговоры страшные. Мне что бог, что дьявол, я вообще рукотворное существо. Дракула (более официально, чем раньше). Ты выполняешь свою миссию исключительно в рамках проекта дьявол-бог, и должен это понимать. Вот с твоим этим рукотворцем, ну, с создателем твоим, — с ним что стало? Франкенштейн (озадаченно почесывая свой квадратный череп). Да черт его знает... Дракула. Да бог его знает! Учишь тебя разговаривать, стараешься, а все без толку! Франкенштейн (раздраженно, педалируя на слове «хрен»). Да хрен его знает. Вроде бы... Да кокнул я его, кажется. Точно не помню — очень злой тогда был. Дракула. То-то и оно, что «кокнул». Цветы ты ему точно не подарил, в лобик не поцеловал и спасибо не сказал — «кокнул». И не только его «кокнул», а уже столько «накокал»! и кого еще только не «кокнешь», и, как с ним, не заметишь даже, потому что ты — демоническое существо. Франкенштейн (огорченно). Вот не понимаю я тебя просто. Ладно я, но ты ж граф, вот эти разговоры твои — это ж мужичье в пивных так выражается, «накокал». Аристократ тоже мне. Дракула (смеясь). Я же тебя цитирую, дуралей! Это ж ты сказал! Франкенштейн. Я не граф, мне можно. В замках не живал... Дракула. А может, и правда — с кем поведешься, от того и наберешься. Какие тут с тобой хорошие манеры, да и народ пошел — черт знает что... Франкенштейн (злорадно). Бог знает! Бог знает что! Дракула. Ну вот, научил... Ты бы, вместо того чтобы дурью маяться, взял бы вот вожжи, порулил. Франкенштейн. Ага, щас. А потом, как рассветает, на целый день ты залезешь в гроб, и мне опять рулить до посинения. Проходили уже. Дракула. Что ты боишься посинеть? Ты на себя в зеркало смотрел? Франкенштейн (обиженно). Ты-то на себя точно не смотрел — не отражаешься. Дракула (смеется, обнажая длинные белые клыки). Сквозь грохот грома и завывание бури слышится мелодия «Хорста Весселя». Дракула. Стоп! Тссс... Кажется, мобильный. Франкенштейн (злорадно). Гыгыгы, опять твой Рэнфилд. Сейчас доставать начнет. (Шипит, nередразнивая.) Мастер! Мастер! Дракула. Дурак, на Рэнфилда у меня другая мелодия. Франкенштейн. А, вспомнил. (Поет, вопя что есть сил.) Люди гибнут за-а металл!.. Дракула. Тихо уже. (Вынимает мобильный телефон из подбитой алым крылатки.) Алло? А! Очень рад. Да, Адольф. Да, Адольф. Конечно. Обязательно. Минутку, я сейчас запишу. (Франкенштейну, шепотом.) Вожжи возьми. (Франкенштейн берет вожжи, Дракула достает блокнот и записывает что-то, прижав трубку мобильного к груди мертвенной щекой.) Так... Семнадцать тридцать. Понял. Так. Хорошо. Хорошо. Всего! Прячет мобильный. Дракула. Адольф звонил. Спрашивал, будем ли мы завтра на партсобрании. Франкенштейн. И ты, конечно, сказал да. Нет чтобы сказать: не успеваем... Дракула. Успеем. Франкенштейн. Не люблю я этого Адольфа. И партия у него дурацкая. Дракула. Ну вот, а он, между прочим, хочет тебя командиром штурмового отряда назначить. Нам, говорит, нужны такие рослые ребята. Франкенштейн. Очень нужно! У него там пидоров полно в этих штурмовиках. Дракула. Ничего, Адольф такой, он со всеми разберется... Франкенштейн. Горлопан! Дракула. Много ты понимаешь! Тоже мне интеллектуал нашелся. Нет, Адольф голова. Как это он недавно сказал: херня война, главное маневры... Франкенштейн (путаясь языком). Доманервриловал уже. И довоевался. Дракула. Ну так что? Мы все тут довоевавшиеся. А что это ты его так не любишь? Ты, может, у нас коммунист? Или еврей? Франкенштейн. Насчет еврея врать не буду: ягодицы у меня от одного пражского раввина. Повешен за отравление дочери ростовщика Мейерхольда, притащили прямо с виселицы, задницу ему чик! — и тут как тут. Но это, наверное, не считается, разве что пройти гиюр. А что касается коммунизма, чтоб ты знал, там совсем не так все просто. Песня у них главная какая? «Вставай, проклятьем заклейменный». Просто про меня вот, про тебя... Дракула. Какой ты, все-таки, Франек, идеалист! Думаешь, что что-то изменить можно? Да ничего ты не изменишь, как стоял мир, так и будет стоять, а черного кобеля, такого как мы с тобой, не отмоешь добела, понимаешь? Эх ты, свобода, равенство и братство... Франкенштейн. Вот же ж ты умный, а! Ну такой ты умный! И что тебе твоя эта философия дала? Сначала сотни лет в гробу, среди крыс и тараканов, теперь вот мотаешься со мной туда-сюда и дураков пугаешь. Ну и что тебе с того? Дракула. А ничего. И философия моя здесь ни причем. Просто у кожного своя доля, свiй шлях широкий. Я свою работу люблю. И точка. Так! Стоп! Тпррру! Это что у нас тут? Останавливает коляску. На обочине дороги, дрожа, стоит Маленькая Одинокая Девочка, Которая Промокла И Которой Холодно, выражая всем своим несчастным видом мольбу о помощи. Франкенштейн. Слушай, я тебя прошу — не надо этого, а? Сейчас хотя бы не надо? Дракула (спускаясь к девочке). Какой жестокий дядя! Не хочет помогать бедной, маленькой, продрогшей девочке! Не бойся, крошка; мы не станем слушать этого страшного, злого дядьку! (Оборачиваясь к Франкенштейну.) Фу, фу! (Снова поворачиваясь к девочке.) Сейчас мы тебя отогреем, моя малютка! А это что? Что это у тебя здесь, на шейке? Франкенштейн зажмуривается. Дракула впивается в детскую шейку и высасывает кровь. Дракула (вскакивая в коляску). Ну что, поехали или как? Коляска трогается. Франкенштейн. Ну ты монстрюга, а? Ты ж монстр... Дракула (промокая губы салфеткой). Имидж ничто, жажда все. Некоторое время едут молча. Франкенштейн. Теперь я вижу, что ты свою работу любишь. Я это давно знаю. Вот ты и работай. А мне все это не нравится. Я, чтоб ты знал, хочу завязать. Домик у воды себе построю, и не надо мне будет ни проклятьем заклейменных, ни вставания — жить буду спокойно, как все, и всё. Я, между прочим, скоро женюсь, да. Дракула (хохочет). Невеста Франкенштейна! Не смешите мои тапочки! Ты уже сколько их закопал? Франкенштейн (обиженно). Тапочки твои смешливые, белые, в твоем же гробу! Дракула. Все ты пытаешься изменить что-то... А изменить ничего нельзя. Ты только поселись в этом своем домике — через пять минут лоховье с факелами прибежит. Глупое это дело — пытаться что-то изменить... Вот ты сейчас чем занят? Франкенштейн (недоумевая). Как чем? В смысле? Я же тебе говорил: болтаюсь с тобой повсюду, на этой чер... боговой коляске, людей пугаю, шеи сворачиваю... Дракула (улыбаясь красногубо). А править, то бишь вожжи держать, чья очередь? Франкенштейн (по-прежнему недоумевая). Как чья? Твоя. Ночью всегда твоя, ты ж целый день дрыхнешь потом. Дракула, выразительно кивая головой, указывает Франкенштейну на вожжи в его руках. Франкенштейн (расстроенно). Ах ты ж гад. Ну ты гад! Такая сволочь. А ну, забирай назад вожжи! Дракула сатанически хохочет, запрокидывая набриолиненную голову. Через силу успокаивается, видя, что Франкенштейн готов уже броситься на него. Дракула. Тихо, Франек! Тихо! Спокойно. Только не выпускай вожжи — слева как раз пропасть. Если свалимся и разобъем повозку — придется добираться на своих двоих. А с твоим походняком... (Снова помирая со смеху, пытается, не вставая с сидения, изобразить неуклюжую походку Франкенштейна.) Франкенштейн (неожиданно спокойно). Если ты, Владик, сейчас же не прекратишь и не возьмешь вожжи, я тебя в эту пропасть отсюда выкину, и тогда будешь сам добираться на своих двоих. А то давай летучей мышью по воздуху, ты же у нас умеешь. Дракула (успокаиваясь, однако вожжи не забирая). Молчу, Франек, молчу. Я совсем тебя обидеть не хотел. Я о чем говорю? О том, что все предопределено, понимаешь? Если мне предопределено ехать, а тебе везти, то, хотим мы там того или нет, я поеду, а ты повезешь, ясно? Так и здесь. Здесь даже другой уровень; здесь уже неважно, кто везет, или кого везут — важно то, что нам обоим предопределено в этой вот кибитке трястись, работая силами зла, а дом с мезонином, Франек, и кувшин с молоком по утрам — это, дружище, не для нас... Знайся конь з канём, вол з валом, а свіння з вуглом. Франкенштейн (забывая про вожжи). Сколько раз уже это от тебя слышал! Старая песня. А что для нас? Кровь пить, шеи сворачивать? На улицу днем не выйти — люди в разные стороны бегут. Чучелом, что ли, работать для людишек? Дракула. Ганя Лектер на прошлом партсобрании рассказывал прикольный анекдот. Старая акула учит молодую, как нужно есть дайвера. «Сначала идешь на большой круг, потом на малый, потом — кушаешь». Молодая: «Да ну, столько кругов делать. Сразу на большой зайти — и кушать». Старая: «Ну, если хочешь с говном сожрать — давай, пожалуйста». Франкенштейн. Ганя твой сам людоед, и анекдоты у него людоедские. И вообще, причем здесь какие-то анекдоты? Дракула. А при том, что именно ты, Франечка, с говном-то скушать и хочешь. Потому что все равно скушаешь, с говном или без, потому что ты акула, природа у тебя такая. От природы никуда не денешься, нет! Ты не денешься, и он не денется. Или ты хочешь вместо дайвера говном его питаться, а потом рядом с ним плавать? Но если он при одном твоем виде обосрется — а иначе и говна тебе не достанется — ты поверь, он рядом с тобой потом уже плавать не cтанет. А то еще, может, увидит, что ты его не кушаешь, осмелеет и с гарпуном каким припрется. Ты что, всерьез думаешь, что сможешь когда-нибудь выйти на улицу без того, чтобы не распугать двуногих? Станешь одним из них? Ха! Все-то ты на одни и те же грабли! Нет, дорогой ты мой, начни ты хоть манной кашей питаться, а выйдешь на улицу — побегут! Пятки засверкают, вот как побегут! Только посмотрят на твою зеленую рожу. Может, конечно, и, наоборот, прибегут — с факелами, как я тебе говорил. Да в роже ли здесь твоей только дело? Ты, Франек, пойми одну-единственную вещь. Ты вот огорчаешься, что бегут они от тебя. А ты хоть понял, почему бегут-то? Да потому, монстр ты мой распрекрасный, бог тебя дери, что нужно им от тебя бежать! Потому что нуждаются вот в таких харях, как твоя! Сами-то они, люди, и делают тебя таким, какой ты есть, даже если и не желаешь ты этого, делают — и сделают, потому что их больше, и они сильнее. Ты как старик Войтыла: он тоже, может быть, святым быть не хотел — а вот сделали же святым, и шабаш! Бог его знает, черт его знает — какая, в конце концов, к богу разница? Работал ты на краю, и будешь работать. Есть просто ангел, есть падший ангел, но ни тому, ни другому не стать человеком при всем желании! Потому что сами они, люди, — так, средненькие, от края до края не мечутся, все больше посередке. Им страшновато по краю ходить, да и не дано им добраться, до края-то. Но им нужны ориентиры, понимаешь? Вот ты и есть ориентир. На тебя любой дурак, любой подлец посмотрит — и скажет: «Ну я-то уж по крайней мере не такой страшный, да и голову никому не откушу, хоть бы и захотел откусить — нет у меня таких зубов». Войтылой работать тебе никак, слишком ты буйный, и рожа — мама родная! — а здесь, на другом краю — ты на месте! Ты оправдание людям даришь, понятно тебе, лопух? А все скулишь: валандаюсь, дескать, без толку... Франкенштейн. Что-то быстро ты бухтишь, непонятно мне так быстро. Хилософ ты, да, я не спорю; арыстократ; а у меня спинной мозг от одного придурка, головной — от другого, где ж тут быстро соображать. Только я что тебе говорю? Я говорю, мне эти твои проблемы, человеки твои, может, и не сильно важны. Я землянку вырою где-нибудь в лесу, и буду в ней жить, только чтоб спокойно. Ну, если придут все-таки уроды эти с факелами, навешаю им, конечно... Дракула. Ладно тебе, сколько раз уже такое было. Триста уже этих землянок вырыл, просто крот какой-то, ей-черту. А потом что? Возвращался, а? (Передразнивает хриплый рев Франкенштейна.) «Хлопцы, я вернулся, а ну дайте мне дубину побольше». Немножко поработаешь и опять за свое. Нытье все это у тебя, вот что. Франкенштейн (угрюмо). Мешали мне... Дракула. А ты что хотел? «Жить в обществе и быть свободным от общества — нельзя». Да и кто там уж так тебе мешал? Один раз только тебя и нашли, так ты не просто им «навешал», а сам их по деревьям поразвешивал, кишки на ветки наматывал! Дикарь! Но я тебя не осуждаю. Просто ты по делу соскучился. Эх, раззудись плечо, размахнись рука! Франкенштейн (угрюмо). Я, по крайней мере, задумываюсь... Не такой законченный злодей, как ты. Дракула. Да как тебе задумываться — если, сам сказал, головной со спинным не дружит. Нет, Франек, ты и есть законченный злодей, и плюс к тому законченный нытик. За первое — люблю, за второе — не одобряю. Ого! Что это? Коляску догоняет Маленькая Одинокая Девочка, Которая Промокла И Которой Было Холодно, А Потом Она Превратилась В Маленького, Но Очень Страшного Одинокого Вампира. Маленькая Одинокая Девочка, Которая Промокла И Которой Было Холодно, А Потом Она Превратилась В Маленького, Но Очень Страшного Одинокого Вампира (бежит рядом с коляской). Дяденьки, дяденьки! Возьмите меня с собой! Мне одной скучно! Дракула (ласково). Да на что ты нам, дурашка? Маленькая Одинокая Девочка, Которая Промокла И Которой Было Холодно, А Потом Она Превратилась В Маленького, Но Очень Страшного Одинокого Вампира (бежит рядом с коляской). Мало ли на что! Я хитрая. На меня, например, педофила можно ловить. Дракула (Франкенштейну). Слышал, а? Франкенштейн (качая квадратной головой). Ну и народ! До чего додумываются. От горшка два вершка, а туда же. Это и нам бы с тобой такое в голову не пришло. Дракула (девочке). Н-да... Здравствуй, племя молодое, незнакомое... Нет, милая моя, мы тебя взять с собой никак не можем. Ты уж ступай своей дорогой: у кожного своя доля, свiй шлях широкий. Своя дорога у пекло. Может быть, встретимся еще, если Адольф тебя в гитлерюгенд примет. А пока — пока-пока! (Франкенштейну.) Погоняй, Франек! Франкенштейн что есть силы лупит лошадей. Летят во тьме на всем скаку. Франкенштейн (качая квадратной головой). Бог знает что. Куда катится мир? Дракула. Не переживай, Франек. Сколько его знаю, он все-время куда-то катился. Давай лучше нашу, любимую! Франкенштейн, продолжая качать головой, затягивает диким ором. Дракула фальцетом вторит ему. Франкенштейн, Дракула
(поют). (На горизонте появляется гигантская птица с Хичкоком в лапах, в такт
песне виясь над коляской, уезжающей вдаль. Хичкок самозабвенно подпевает.) I'm on the highway to hell And I'm
going down, all the way down Лично Товарищ У
Маленькие трагедии — сборник драматургии Товарища У, печальной, парадоксальной и зубодробительной. Автор надеется дожить до экранизаций и театральных постановок; пока не выполнена и программа-минимум — издание книги. По всем вопросам пишите на старый добрый адрес comrade_u@tut.by. |
