Большая поджарая собака с добрыми глазами выбежала на середину лужайки и присев сгорбленно, с секретарским выражением лица, сотворила небольшую кучу; поднялась, сделала вокруг кучи несколько задумчивых кругов, виляя хвостом, а потом съела ее дочиста. Тогда мне было восемь лет. Я играл во дворе, когда ко мне подошел маленький и очень симпатичный щенок. «Ты чья, дурашка?» спросил я. Как видите, я знал, как принято разговаривать с собаками. Щенок завилял хвостом. «Хороший», сказал я, присел и погладил его за ухом. Погладил еще и еще, встал, а он как вцепится мне в ногу [С этой поры, наверное, я и взбесился]. Хорошего понемногу, решил я, обиженный и напуганный немного, пнул его хорошенько и ретировался. Эта сволочь бежала за мной, виляя хвостом. С этой поры меня часто предают, и не только собаки. Утомившийся на солнцепеке, растопленный, похожий на кусок вонючего воска, бомж присел на лавку у подъезда жилого дома. Из кармана, наверняка дырявого, он вынул грязный кусок хлеба и воткнул было в него обломки зубов, да не тут-то было. Из подъезда выскочила овчарка, увидела бомжа, злобно залаяла и бросилась на него. Пшла! испуганно захрипел бомж, вскакивая с лавки и роняя хлеб на землю. Рыча, овчарка подступала. Схватив валявшийся неподалеку обломок доски, бомж взмахнул им в воздухе. Ты что это делаешь?! завопила овчаркина хозяйка, средних лет medame, вышедшая вслед за своей подопечной из подъезда (на поводке она, как это ни парадоксально, вела куда меньшую собачку, совсем крошку medame любила самых разных собак), а ну пошел вон отсюда, скотина такая! Она первая! хрипел бомж, порываясь поднять свой хлеб, уйми яе… Вон пошел, скотина! заорала medame, багровея. Овчарка лаяла и рычала, малютка на поводке визгливо голосила. Ты что думаешь, я тебе бомж какой-нибудь? в отчаянии булькал бомж, я тебе не бомж какой-нибудь!… Ну конечно, он был бомж. И он не отважился поднять свой кусок, и ретировался. А овчарка, так и не покусавшая его толком, решила дать волю чувствам и внезапно вцепилась в горло своей маленькой коллеге на поводке. Medame заохала и принялась их растаскивать. Потом все разошлись, а хлеб так и валялся. В послевоенное время собаку, гуляющую по улице без намордника и (или) без ошейника, патруль расстреливал на месте вне зависимости от того, с хозяином гуляла она или без. Конечно, куда более справедливым было бы расстреливать хозяина. Что делать гуманизм и справедливость несовместимы.
Чем больше я узнаю людей, тем больше мне нравятся собаки.
В тебе есть, я замечаю, человеческое. Нечто человеческое есть также у собак.
Глаз собаки производит впечатление, как будто собака что-то потеряла: в нем светится (как, впрочем, и во всем существе собаки) какая-то загадочная связь с прошедшим. То, что она потеряла, есть «я», самоценность, свобода.
Я бачу шэрага сабаку, Собаки делятся на сук и кобелей. На главной улице города (какой позор), в разгар всеобщего движения, пытались совершить прелюбодеяние две собаки. Но он был слишком мал для нее, маленький суетливый кобелек для высокой и вальяжной суки. Он все пытался вскочить на нее, высовывая ярко-красный язычок и не-только-язычок, подпрыгивал и повизгивал в весеннем жару. Она стояла равнодушно, полуобернувшись, полузабывшись, размышляя, может быть, о своем, о женском. Наконец сжалилась и полуприсела на задние лапы, а он, бедняга, все напрыгивал, напрыгивал, но так и не мог достать. Проходя мимо, я так и не узнал, получилось ли у них там что-нибудь. Боюсь, не получилось. А было бы очень неплохо, чтобы получилось. Представляю, какой замечательный гибрид бы у них родился. Под деревом у автобусной остановки, свернувшись, лежала она, средних размеров косматая сучка. Он, поменьше, с почти бульдожьей мордой, все подбирался к ней сзади, приседал, совершая в воздухе непристойные телодвижения, и язык его был не красен, а фиолетов (описание не-только-языка опустим здесь, вспомнив вдруг о дамах). А может, просто было уже темно, и потому мне так показалось. «Врош, нэ вазмош», повторил фразу Чапаева из одноименного кинофильма толстый восточный человек, с интересом наблюдавший сцену, стоя на остановке. Действительно, сучке явно хотелось спать. Глаза ее закрывались, зевала она широко, и наверняка было ей вовсе не до этих похотливых посягательств. Кобель же все дергался и наседал, махая в воздухе елдой (почему-то вспомнил сейчас, что на дуэли с Мартыновым Лермонтов тоже стрелял в воздух). Но она, как вы уже поняли, чихать хотела на этого тяжко дышащего малоинтересного прилипалу. Он было попытался ее приподнять, и не то чтобы совсем грубо, но она так рявкнула на него, и так бескомпромиссно зарычала, что он в испуге отскочил. Она же улеглась под другим деревом, все так же свернувшись, но открыв уже очи. «Маладэц», прокомментировал Толстый Восточный Человек, неплохой, видно, мужик (Лермонтов и Мартынов стрелялись на Кавказе, снова не к месту вспомнил я сейчас). Вожделеющий кобелина осторожно подполз сзади на задних лапах к сучке и продолжил свое безрезультатное rein-raus. Это продолжалось с полминуты, она не обращала на него никакого внимания а потом она вдруг вскочила, и залаяла, и завыла, призывно и безысходно: дохловатый дядинька проводил мимо на поводке огромного, как же это будет в мужском роде, короче, кобеля овчарки, настоящего сучьего прынца. Куда только делось былое равнодушие. «Иди же ко мне и возьми меня прямо здесь, забудем, забудем обо всех условностях и приличиях, ради тебя я готова пожертвовать гордостью и честью», вот что звучало в этих ужасающих своим отчаянием звуках, господа. Зачем вы, девушки, красивых любите? Прынц тоже тявкнул, и потянулся к даме, но дохловатый с виду дядинька оказался на высоте, поводок удержал, и потащил своего пса долой. Поруганная собачья особа стояла застыв, провожая его взглядом, а давнишний похотливый кобель робко полизывал ей сами знаете что, не осмеливаясь пока приступать. Что происходило дальше, я не знаю, подошел мой автобус, и я уехал, с интересом вглядываясь в окно. Победы вожделеющего кобеля не хотелось. Сучку жалко, сказал бы Шурик из старого советского фильма. Когда остановка скрылась из виду, я обернулся и поймал на себе недоброжелательные взгляды двух пожилых женщин, сидящих напротив. Вот еще собачья история с той же примерно географией. Хотя какая тут история так, наблюдение. Автобусы задолбали, и я решил идти домой (откуда? ах, друзья, не спрашивайте), решил идти домой пешком. Времени хватало, погода была хорошая, я шел себе, поборматывая, сочинялся стих. Стихи всегда выборматываются, об этом еще Маяковский писал. И Винни-Пух, помнится, это подтверждал. Как там было у него? Песенки-пыхтелки, песенки-сопелки… Так вот, вскорости я почувствовал, что за мной кто-то следует. Спиной ли, жопой, ушами ли, но почувствовал, обернулся и увидел маленького щенка, семенящего за мной. Я остановился. Он остановился. Я пошел дальше. Он пошел дальше. Ситуация повторилась несколько раз. На n-ом шаге, остановившись в n-ый раз, я обратился к нему. Если ты думаешь, что я возьму тебя к себе, то глубоко ошибаешься, сказал я. Делать мне, что ли, больше нечего? Иди себе подобру-поздорову и ищи кого подобрее и поздоровее. Сказавши это, я зашагал дальше, стараясь не оглядываться. Через пару минут оглянулся все-таки. Щенок бежал за мной. Нет, я не возьму тебя к себе, сказал я. Не хватало еще, чтобы ты линял на ковер и какал на пол. Выгуливать тебя каждое утро. С какой радости? Щенок поднял ухо и попытался лизнуть мне ботинок. Присев, я рассказал ему историю, случившуюся со мной много лет назад (см. выше), полагая, что на этом инцидент будет исчерпан. Наверняка ты из таких, подытожил я. К тому же вы, собаки, я видел сам, пожираете собственное говно! Какая гадость. Нет, не возьму, даже не проси. И дальше пошел. Как вы думаете, куда пошел он? Ну, знаешь, это уж слишком, возмутился я. По-русски, что ли, не понимаешь? Сидеть! Он вроде остался сидеть, когда я пошел прочь, но… короче, я не выдержал, дошел до ближайшей остановки, дождался автобуса и уехал, а он остался там, недоуменно поднявший ухо… Эта картина частенько вспоминается мне. Много лет назад собака предала меня. Теперь счет 1:1. Лично Товарищ У
|