Душным летним вечером, не в силах более вариться в темной квартире, опизденелый и непристойно увлажнившийся, я вывалился на балкон с книгой профессора Ломброзо в руке. «Женщина преступница и проститутка», – удивительно емко называлась она [1]. Типа расслабившись, я растянулся на диване. «Если у петуха раздражать чем-нибудь заднепроходное отверстие, – обливаясь потом, читал я, – то, чтобы успокоить свое возбуждение, он садится на яйца и кончает тем, что приучивается высиживать их так же хорошо, как и курица».

На балконе было куда прохладнее, чем дома; мало-помалу я начинал остывать. Чтение увлекало. «У эскимосов женщина во время отсутствия своего мужа может отдаться кому угодно (Parry). “В любви, – сказали они одному русскому миссионеру, – мы поступаем так же, как и морские выдры” (Langsdorff)». О, знойные эскимосские девушки! Какая обезоруживающая прямота. Как я люблю и уважаю открытых и честных людей. Я начал перебирать в уме своих отечественных знакомых. Что могли бы сказать о своей любви они, если бы умели быть столь же откровенными? «В любви мы поступаем так же, как и гремучие змеи»… «В любви мы поступаем так же, как и перелетные птицы»… «В любви мы поступаем так же, как и совершенные свиньи»...

Отвратительный, жужжащий, назойливый звук прервал мои мстительные и, возможно, несправедливые размышления, заставив встрепенуться. Огромная жирная муха, величиной с пулю, носилась взад и вперед у моего лица. В судорожной траектории ее полета было нечто до такой степени яростное и злобное, что я почувствовал некоторый дискомфорт, если не угрозу. «Ничего, вылетит сама в окно», – подумал я и продолжил чтение. «У племени надовесси славилась женщина, если после известного праздника была в состоянии отдаться 40 военачальникам (Carver)…» Я удивился не только прыти надовесской женщины, но и количеству воевод небольшого, наверное, племени надовесси. Тем временем гадкая муха, разогнавшись, бросилась что есть силы мне в лицо.

Черное, мохнатое, злобно жужжащее насекомое отскочило от моей щеки с отвратительным пробочным звукам. Содрогнувшись от омерзения, я запоздало отмахнулся. Муха повторила свой маневр.

«Да ведь она решила меня отсюда выжить!» – догадался я. Врешь, не возьмешь! Вскочив с дивана, я принялся гонять муху по балкону, стараясь вытеснить ее к окну, чтобы – тонкий расчет! – она вылетела в него, несколько непочтительно используя для этой цели книгу профессора Ломброзо. Усилия мои оказались тщетными.

«Ну, погоди же!» – сказал я ей и пошел в комнату за газетой, с которой гоняться за мухой было бы гораздо сподручнее. Фу, как там было жарко. На столе валялся папиросный номер газеты «Завтра» [2]. «У Александра Блока в неоконченной поэме “Возмездие”, которая дышит пророчеством революции, есть строка: “Кто меч скует? – Не знавший страха!” Только бесстрашие, возникающее в кипятке народного гнева, родит Великого Лидера. Только бесстрашие сделает его угодным Богу и сбережет от яда и пули. Только бесстрашие поведет его в бой с опухолью, как вело оно античных героев, христианских святомучеников, “бомбистов” революции…» – вещала передовица. Почти вдохновившись, я скрутил пафосную газету в трубку и вышел на балкон.

На балконе стояла тишина. С некоторой неуверенностью (но и с тайной надеждой!) решив, что муха все-таки сдалась и улетела, и отметив про себя, что античные герои все-таки худо сочетаются с христианскими мучениками, я снова занял горизонтальное положение.

«Секта адамитов была основана неким Продонусом, который был сторонником учения карпократов и ввел публичное отправление половых потребностей днем, говоря, что то, что хорошо ночью в темноте, не может считаться дурным в дневном свете».

Не успел я мысленно отдать должное прямодушному Продонусу, как балкон наполнился противным жужжанием, и старая знакомая спикировала мне в левое ухо.

Вспомнился рассказ моего близкого друга. В детстве он часто обижал бабочек, связывал их ниткой, чтобы они летали гирляндой, или стирал с крыльев пыльцу, а то и отдавал на съедение пауку, любознательно наблюдая. Теперь он видеть их не может, говоря, что они ужасны и при каждом удобном случае бросаются ему в лицо.

Но почему столь агрессивна эта муха? За всю свою жизнь я и мухи не обидел (люди не в счет, тем более что они обижали меня больше, чем я их). Что же, настало время сделать это. Сжав в руке газету, я принял решение: убить.

Будто почуяв это, муха отлетела подальше от дивана, злобно кружа. Медленно, но решительно я двинулся к ней. Вот она присела на стену… Я размахнулся и…

Наискось по белой стене протянулся огромный кровавый подтек, как будто прихлопнули не муху, а слона. Обильная мушиная кровь испачкала и газету духовной оппозиции. Убитое насекомое со стуком упало на пол. Кое-как подобрав его с помощью газеты, я выбросил расплющенный труп в окно.

Присев на диван, я в который раз взял в руки книгу, но взгляд мой был прикован к красному пятну на стене. Отвращение достигло своей высшей точки. Больше находиться на балконе я не мог.

Ты победило, о строптивое насекомое, в этой моральной и психологической войне, победило ценою собственной жизни: ты изгнало меня прочь из рая, назад, в затху и духоту. Убийца, я осужден был вариться здесь, в этой маленькой компактной псевдомодели ада. Ты добилось своего.

Солнце за окном садилось, закат был кроваво-красен, как будто по небу размазали миллиарды непокорных мух. Медленно поджариваясь, я продолжал читать:

«Изолированная и подвергнутая лечению водою с целью вызвать у нее обещание работать и не бредить более офицером, она в течение получаса сопротивлялась водяной пытке, но в конце концов сдалась до того, что дала одеть на себя грубое больничное платье, как я это приказал сделать, чтобы вызвать более глубокий переворот; с тех пор она неустанно работала, не проявляя так резко своего безумия, которое, однако, длится и поднесь, но только в более легкой форме».

Лично Товарищ У

1. Ломброзо Ч. Гениальность и помешательство; Женщина преступница и проститутка; Любовь у помешанных: Сборник / Пер. с ит. – Мн.: ООО «Попурри», 2000. – 576 с.
2. «Завтра». Газета Государства Российского. № 32 (559). – Август, 2004 г.