Никто не может знать, что же действительно старое и что, собственно говоря, будущее; эпоха ещё неясна в своей сущности, поэтому — не понимая ни себя, ни ситуации, люди борются, быть может, против подлинного смысла.
Карл Ясперс Память индивидуальная и коллективная Человек, индивидуум, немыслим без памяти. Память является одной из его важнейших функций, одной из тех функций, без которых он невозможен. Уже животное невозможно без памяти; учёные, начиная с середины прошлого века, уверенно говорят и о памяти растений; человек же не просто имеет громадный объём памяти, но наделён способностью осмысливать её — отличительной своей способностью. Общество, коллектив есть совокупность индивидуумов, система индивидуумов, функционирующая по своим, особым законам. Ни в коем случае не следует ставить знак равенства между индивидуумом и коллективом. Тем не менее, есть соответствие между многими функциями, свойствами человека и общества. Это утверждение касается и функции памяти. Существует память общественная, а в случае нации — память историческая, которая формирует современный облик нации, а значит, и её перспективы. Вот почему историческая память всегда находится в прицеле самых разных интересов — и вот почему она всегда субъективна. Личная история отдельно взятого человека не так-то просто поддаётся внешнему воздействию. Он хорошо знает родителей, бабушек и дедушек, рассматривает старые фотографии родственников и помнит семейные предания. Трудновато со стороны навязать ему историю семьи или, тем более, историю собственной жизни. Уже ребёнок, которому скажут, что его настоящий папа — вон тот бородатый дядя, отнесётся к этому утверждению с недоверием. Иное дело — история нации, история народа. Она охватывает временные промежутки и географические площади настолько громадные, что средний человек изначально не очень хорошо ориентируется в них. Он и не испытывает нужды простирать свой взор в такие дали, живя здесь и теперь: его исторические интересы чаще всего выходят немногим далее собственной истории. Пиво, жена и поклейка обоев ему куда ближе и насущнее, чем Варфоломеевская ночь или Бостонское чаепитие. И это объяснимо и понятно. Однако дискурс даже самого ограниченного человека неизбежно включает в себя Историю с большой буквы. Ему необходимо иметь устоявшееся мнение о Большой Истории, её устоявшуюся трактовку. «Поставил на полку и забыл». Важен сам факт присутствия на полке. Важно, разумеется, и то, какого рода будет это мнение. Оно может отравлять самим своим присутствием на полке, как если бы на ней стоял бочонок ртути. Такое, к сожалению, происходит нередко. И не всегда по случайным причинам. Для того, чтобы самостоятельно сформировать целостное понимание истории собственного народа, нужно приложить достаточно серьёзные усилия. Типичный представитель этого народа — на сегодняшний день любого народа — к таким усилиям не готов. Виной тому многое: низкий уровень образования и энергии, общая загруженность работой, информационный голод или информационный шум и т.п. Поэтому отношение к истории формирует среда, мнение которой, в свою очередь, подвергается перманентному воздействию, успешному или не очень, со стороны «специальных людей». И здесь возникает великое множество профессиональных педагогов, берущихся определять, какую историю должен и какую не должен знать человек. Клин выбивается клином, миф заменяется мифом. Исторические портреты народов пишутся двумя красками: чёрной и белой. Между тем, жизнь, а значит и история, требует куда больше красок. Корень проблемы в том, что профессиональные историки и популяризаторы истории в государстве воспринимают историю глазами обывателя, которому, как уже написано, кроме мифа на полочке, ничего не нужно. Но преобладающий низкий уровень потребности в истине не означает, что истины не нужно доискиваться! Ориентация на усреднённость, на посредственность не даёт результатов, удовлетворяющих даже саму эту посредственность. Именно стремление дойти до правды может в конечном итоге породить адекватное и доступное историческое толкование. Сегодня история на наших глазах меняется, переписываемая всё новыми и новыми «толмачами». Консервативная, либеральная, национал-патриотическая концепции воюют друг с другом и перетекают друг в друга. Но удивительнее всего то, что вместе с ними меняются и исторические факты! Народ растерян и деморализован, у него рябит в глазах. Неустойчивость теперешнего положения влечёт за собой своеобразную общественную лихорадку. Эта лихорадка закономерна; лучше всего её объясняет знаменитое оруэлловское «Кто управляет прошлым, тот управляет будущим: кто управляет настоящим, управляет прошлым». Лозунг не только из антиутопии, но и из повседневной жизни. Однако не следует думать, что историческую теорию можно построить на лжи. Она, теория, может утвердиться как достоверная в общественном сознании лишь тогда, когда искренне поставит своей целью опираться на историческую правду.
Устоявшаяся, сформировавшаяся, мало меняющаяся под внешним воздействием, пусть даже агрессивным, история характерна для народов, создавших устойчивые и успешные государства. Но и в них она является в значительной степени продуктом современности. На постсоветском пространстве историческая память до сих пор является в первую голову площадкой для борьбы. Эта борьба проявляется даже в названиях улиц и населённых пунктов: Царицын — Сталинград — Волгоград… Ни одно из постсоветских государств так и не сформировало свой пантеон героев. Если, скажем, французский пантеон включает таких разных Людовика, Робеспьера, Наполеона — выбирай на вкус, как говорится — то у нас до сих пор ведутся ожесточённейшие споры по поводу событий куда более давних, чем французская революция — причём это споры не сугубо исторические, но выявляющие существенные, непримиримые зачастую разногласия между современными людьми. Люди спорят эмоционально, на повышенных тонах, как будто Иван Калита их сосед по лестничной площадке. Недоброжелатели подбрасывают всё новые и новые провокативные темы. В этом противостоянии участвуют вовсе не только профессиональные историки, но и рядовые обыватели — настолько велик его накал. Зациклившимся на делах давно минувших дней не до будущего. В карете прошлого далеко не уедешь. Противостояние исторических подходов так или иначе связано с очернением любых сколько-нибудь значительных событий или фигур. Сегодня историческая память на постсоветском пространстве нигилистична и полна негатива. Мы не выработали уважения к истории, не выработали уважения к великим людям. Ни кровь героев, ни слёзы святых, ни пот тружеников не вызывают у нас почтения. Исторический нигилизм и демонстративная историофилия идут рука об руку. Чрезмерное, нездоровое внимание к делам давно минувших дней чаще всего обусловливается неспособностью разобраться с делами дней сегодняшних. Это прекрасно продемонстрировал недавно ушедший с поста президента Украины Виктор Ющенко, прогремевший на весь мир своей странной любовью к Бандере и Голодомору. Украинцы остались весёлой и полнокровной, солнечной нацией, даже в том депрессивном и бедственном тупике, в который он их завёл. Но это ему не понравилось: он возжелал создать на месте старого, негодного для его планов народа новый народ, народ Катастрофы, главным событием в истории которого является массовый голод. Я видел памятник жертвам Голодомора в Киеве, расположенный, наверняка не без умысла, рядом со стеллой Великой Отечественной Войне: сознание народное нужно было расколоть, сталкивая в нём два символа. Кстати сказать, памятник этот весьма уродлив и безвкусен, неуместные позолота и помпезное барокко оскорбляют память погибших от голода. Зимой с живописнейшей горки, на которой он расположен, дети катаются, горланя, на санках! Любовь к жизни берёт своё. Не имея побед в настоящем, легко одерживать их в прошлом, воюя с истуканами или создавая новые истуканы. В Грузии не так давно в войне с советским памятником так увлеклись, что при взрыве убили женщину с ребенком! А можно и вовсе не одерживать победы, даже над истуканами, а просто жалеть себя: какой же народ не любит себя пожалеть? Все без исключения народы бывшего Советского Союза впали сегодня в жалость к себе и сладострастно ей предаются. Однако именно эта жалость в первую очередь и достойна сожаления.
История должна быть беспристрастной — а значит, не всегда лицеприятной. Однако это вовсе не значит, что надо ставить знак равенства между историей и истерией. Между тем, наряду с ура-патриотизмом мы можем наблюдать сегодня, если так можно выразиться, ура-негативизм. Разумеется, нельзя обойтись без эмоций, имея дело с живой тканью жизни народной; но руководствоваться исключительно эмоциями недопустимо. Кликушество зачастую питается невежеством. Причём откровенно невежественны «инженеры человеческих душ», те, кто формирует общественное мнение. Не так давно, например, на экраны вышла лента «Царь» режиссёра Лунгина, о правлении Ивана Грозного. Снято весьма эффектно, с размахом, костюмами и батальными сценами. И со сценарием нарочито липовым, просто кишащим историческими ошибками. Сценаристы фильма с претензией на историческую эпопею не смогли даже различить королей Сигизмунда Августа и Стефана Батория! Всё остальное в том же духе. Я вовсе не поклонник царя Ивана Четвёртого, считая его персонажем более отрицательным, чем положительным, но в данном случае крупную историческую фигуру очевидным образом использовали для создания примитивной страшилки. И ведь, в отличие от, скажем, невыносимо бездарных и унылых фильмов Сокурова, «Царя» будут смотреть — и делать после просмотра соответствующие выводы об истории. Ещё школьников, чего доброго, учителя станут водить. И тут мы подходим к весьма существенному и важному моменту. Сколько раз и по каким только поводам ни предлагают сегодня народам постсоветского пространства «покаяться», «очиститься» и тому подобное (притом, что вовсе не только у них щёлкают челюстями в шкафу скелеты). Однако именно покаяние — дело индивидуальное; ответственность должна быть не коллективной, но строго личной (коллективная ответственность — идея, выдвинутая и реализованная Гитлером в отношении евреев). Человек должен отвечать за собственные поступки, совершённые в коллективе или вне его. При этом если неприглядный поступок совершён им по суровому принуждению общества, это смягчает его вину. Нельзя осуждать народы огулом за злодеяния их властителей — тогда все они без исключения окажутся сборищем злодеев; однако ту часть народную, которая была причастна к злодеяниям, возможно, следует осудить. Коллективного покаяния хочется представителям определённых общественных сословий; возможно, и было бы разумным сказать о сословном покаянии. Скажем, крестьянину на наших территориях нечего каяться в преступлениях Сталина; а вот представителю «творческой интеллигенции» из тех, кто сегодня укоряет ими народ, покаяться стоило бы: именно прыткие коньюнктурщики создавали сталинскому режиму идеологическое обеспечение — да и не только сталинскому, и не только у нас. Однако именно среди них каяться никто не собирается, как и не собирается никто сегодня подходить ответственно к своему ремеслу, вовсе не стесняясь создавать снова и снова заведомо лживый идеологизированный продукт. Лично Товарищ У
|