Музыка бывает разная, но один музыкальный жанр стоит особняком — военный марш. Ибо это звуки, под которые люди идут умирать. В наши дни, разумеется, мало кто умирает уже непосредственно под звуки марша — но идут умирать до сих пор.
Ах уж это Прощание Славянки! Утренний, пустынный, недружелюбный, невыспавшйся вокзал, невыспавшиеся же, кривящиеся, зыбкие рожи лопоухих касатиков, с трудом скрывающие страдание и страх, сапоги, ремни, армяки, шинели, плачущие мамки и суровые папки с дрожащими бровями — за суровостью таятся все те же рыдания — сокрушенные прелести провожающих подружек, добрая половина которых, конечно же, не дождется, но провожать приходят все, перекошенная пасть офицера с каменной мордой, застывшая на мгновение в начальственном крике — встревоженный рекрутский мозг фиксирует каждое мгновение отдельно от другого, он разрывается на части от избытка запечатляемых мгновений, ни одно из них не прекрасно, как у Фауста, но запечатляются все, одно за другим… Хочется встряхнуться, сбросить с себя кошмарный сон и и посмотреть на небо, но оно такое же зелено-серое, как офицерская шинель. Вонючий, пыхтящий поезд, концлагерно-сиротские вагоны, до отказу набиваемые бледной, грязно-зеленой массой, стойкий оловянный запах портянок, страха и махорки, неловкие шутки и жалобные матюки, безжалостно обритые короткие головы — представьте себе, что вы попали в ведро с картошкой, которую сейчас будут чистить, и что картошка эта — мыслящая, живущая, отчаянно осознающая свой удел, — картошка в мундире…
И вот уже поезд трогается, что-то страшно стукается в груди и между вагонами, — и обрывается! растрепанные, осиротевшие мамы бегут за вагонами, они все еще стучат в стекло, но поезд неумолимо набирает ход, обдавая их столбами вонючего дыма!.. И над всем этим человеческим, слишком человеческим, нестерпимым безумием и ужасом раздаются вдруг медные, горькие и философские звуки:
Трам-пам-пам-там-парам-парам-парам!
На плацу касатик услышит еще много маршей, но эти звуки останутся с ним на всю жизнь.
«Товарищ прапорщик, а при какой температуре кипит ртуть?» «Товарищ прапорщик, а что такое криволинейный интеграл?» — «Еб вашу мать, если вы такие умные, то почему строем не умеете ходить?»
Современное искусство ведения войны вроде бы не требует уже такой интенсивной строевой подготовки, которая до сих пор проводится в армии. Синхронно и оперативно разворачиваться и перестраиваться под барабанную дробь на поле сражения было жизненно необходимо уметь во времена Наполеона, а не во времена Буша-младшего. Почему же изнуренная строевая подготовка до сих пор является (и всегда будет являться!) одним из главнейших армейских приоритетов? Вспоминаются бодрые строки Фаддея Козьмича Пруткова:
Если ты голоден и наг,
Будь тебе утехой военный шаг.
Да и не только. Без маршировки нет солдата; кто не шагает в ногу, тот не солдат. Штатский профан ощущает себя отдельным, самостоятельным, автономным организмом. Ну а солдат знает: он, никак нет, не организм, но примитивная часть организма, даже не сталинский «винтик», а элемент. Солдатиком больше, солдатиком меньше — лишь армия остается незыблемой и вечной. Человеческий материал, из которого делается войско, может смениться хотя бы и полностью в силу самых разных причин — а войско останется все тем же войском. И всегда, всегда будет маршировка. Под барабанную дробь, вперед и с песней, чеканя шаг... Маршировка первична; первична форма и иерархия. Человеческий материал вторичен, хотя и необходим. Маршировка есть концентрированное переживание смысла жизни солдата, высшее предназначение которой — не думая, убивать и умирать. Убивать таких как он и умирать от руки таких как он. Кудлатый и анархический физик Эйнштейн сказал как-то, что «чтобы маршировать, не нужно головного мозга. Достаточно иметь спинной». Встал в строй, подровнялся и затопал с левой, следя, чтобы со всеми в ногу. Ать, два — гулко топая, многочисленные сапоги чеканят шаг. «Песню запе-ВАЙ!» — и забывая обо всем, кроме строевого ритма и строевого драйва, тощие глотки в подворотничках отчаянно орут: «Маруся раз-два-три калина…»
Вот почему маршевая музыка — особый и неповторимый, судьбоносный жанр. Заметьте: свадебный марш, победный марш, похоронный марш — все знаковые события нашей жизни случаются под звуки марша, будто бы для того, чтобы подчеркнуть нашу по-солдатски жалкую несамостоятельность по отношению к собственной судьбе: каждый из нас только жалкая частичка, элемент своей судьбы, и вовсе не наоборот. Все, что остается тому, кто не может с этим согласиться — спотыкаться, но идти не в ногу.
Лично Товарищ У
